Материалы корпуса
Константин Пахалюк.
1914-2017: Первая мировая война в пространстве культурной памяти современной России
Тип дискурса: Историографический
Год издания: 2017
Комментарий:
угроза манипуляции исторической памятью
Данный материал представляет промежуточный итог исследований автора того, как на протяжении двадцатого века Первая мировая война превращалась в память и закреплялась раз-личными способами в пространстве коллективной работы с прошлым. Проблема заключалась в том, что Первая мировая не была в полной мере вписана в культурную и политическую память России, а значимые места памяти вообще отсутствовали А потому 100-летие прошло под ло-зунгом возрождения памяти о «забытой войне». Лежащий за этим эпитетом метафорический образ редко подвергался рефлексии, а задаваемый фрейм устраивал большинство участников: патерналистски настроенное государство получило возможность проявить заботу о «нацио-нальном сознании» и продолжить взятую еще в середине 2000-х годов линию по расширению политически приемлемого прошлого и детализации тезиса о непрерывности 1000-летней рос-сийской государственности. Для различных общественных деятелей это стало хорошим рито-рическим аргументом в целях привлечения государственного финансирования. Тем самым ме-тафора «забытая» определила ключевые черты того дискурса, который структурировал обра-щение к теме Первой мировой войны в публичном пространстве.
Источник (библиографическая ссылка): гиперссылка: http://gefter.ru/archive/22877
Фрагменты (тезаурус социокультурных угроз):
«Особенность России заключается в том, что к началу XXI века Первая мировая не была в полной мере вписана в культурную и политическую память, а значимые места памяти вооб-ще отсутствовали. .»
«Пользуясь терминологией Яель Зерубавеля, мы можем утверждать, что Первая мировая облада-ет низкой коммеморативной плотностью»
«Можно предположить, что участники Первой мировой предпочитали не вспоминать о травми-рующем фронтовом опыте, а предлагаемый официальный нарратив в целом устраивал бывших солдат, «загоняя внутрь» тяжелые воспоминания, но при этом предлагая своеобразную «ком-пенсацию» в виде социалистической революции, «отмщения» ведшим их на смерть классовым противникам и обещания «светлого будущего».»
«Конечно, все это не отменяет того факта, что память о Первой мировой оставалась маргиналь-ной. В этом смысле интересно, что 23 февраля (официальный праздник — День РККА) был связан с событиями именно Первой мировой, а именно с наступлением немцев на Псков, од-нако в общественном сознании и официальной пропаганде эта дата ассоциировалась с Граж-данской войной. До сих пор эта дата не осмысляется как связанная с событиями рассматривае-мой войны, хотя на это существуют весьма веские основания.»
«Обращение к «сообществам памяти» позволяет, на наш взгляд, разрешить тот парадокс, что, хотя фактически возрождение памяти о Первой мировой началось еще в 1990-е годы, этот процесс не представлял единого целого, а также не вел к формированию неких общих пред-ставлений о войне и «разжижению» коммеморативной плотности .»
«Ассамбляж символических жестов был призван прежде всего сформировать аф-фективное, эмоциональное отношение к прошлому – чувство гордости за своих предков, а позволило бы дистанцию, разделяющих современных россиян и эту войну .»
«Поскольку процесс возрождения памяти неотрывно связан с его освещением в медиа, то по сути происходило подчинение его медийному дискурсу, в центре которого – поиск того, что предстает «неизведанным», «неожиданным», «новым» и желательно способным стать «ме-дийным событием».»
«Перед нами типичная для современной России борьба за насыщение понятия «патриотизма» конкретными смыслами, причем наибольшую активность проявляют политические консерваторы, предъявляющие претензии на его монополию. Тем самым происходит подмена понятий, когда консерваторы называют себя патриотами, а идейных оппонентов клеймят за «непатриотическое» поведение. В конкретном случае апелляция к патриотизму и актуализация образа «либералов-предателей» (причем таковыми представляются и те, кто придерживается даже монархических взглядов) была определенной формой борьбы за символический капитал: обвинения были призваны, с одной стороны дискредитировать возможных оппонентов, а с другой – легитимировать собственные действия (включая «забвение» немецких солдат, само-вольную эксгумацию и проведение перезахоронений).»
«Конечно, выделенные функции являются теоретическим конструктом, который навязы-вается исследуемой реальности из стремления нащупать более-менее прагматичные основания обращения к истории. При этом он не позволяет решить три принципиальные проблемы .»
«Актуализация тематики Первой мировой в контексте внешней политики России структуриро-валась дискурсом внешнеполитической идентичности с его императивом обозначить роль Рос-сии в истории Европы. Подобный государство-центризм больше подходил для двусторонних отношений, а потому неудивительно, что Россия практически не принимала участие в общеев-ропейских мероприятиях, которые фиксировали представление о войне как об общей траге-дии.»
«...на общенациональном уровне так и не произошло разжижение «коммеморативной плотности»: придание значимости событий Первой мировой (символическое уравнивание с Отечественной войной 1812 года и Великой Отечественной войной) вовсе не привело к формированию новых общезначимых символов и героев .»
«В настоящее время выйти в режим регулярного обращения к теме Первой мировой (проведе-ние памятных мероприятий) удалось Российскому военно-историческому обществу, казачьим и православным структурам. Тем самым память об этой войне остается «оплотом» консерва-тивных организаций.
В-третьих, сам юбилей структурировался влиянию патриотического и медийного дис-курса, однако власть не столько стремилась предложить определенное понимание тех событий, сколько посредством аффективного менеджмента истории (порою граничащего с реконструк-торским китчем) утвердить чувство гордости за героизм наших предков.»