Материалы корпуса

Чижова Елена Семеновна. Китаист: роман

Тип дискурса: Художественный

Год издания: 2017

Комментарий:

Роман Елены Чижовой, написанный в жанре дистопии, отражает желание современного романиста решить болезненные вопросы прошлого, изжить социальные травмы XX века, важнейшая из которых – Вторая мировая война. Оба мира, созданных романистом, сознательно деформируют современную российскую действительность. Мир за Уральским Хребтом демонстрирует наше советское прошлое, показывая нашу исконную связь с азиатским Востоком и раскрывая травматичность советских реалий. Мир по ту сторону Хребта – деформированная Россия наших времен, пытающаяся найти свой путь между западничеством и славянофильством. Безнадежность российской ситуации заключается в том, что, приживаясь на русской почве, любые идеи неизбежно доводятся до радикализма.
Сегодняшняя России, по Чижовой, сочетает в себе многие черты мира по обе стороны Хребта – советское прошлое напоминает и будет напоминать о себе до тех пор, пока не произойдет окончательная смена поколений; новая Россия – государство, замкнутое и отверженное, – вместо интеграции в современный европейский процесс, обращается к исторической модели 30-х годов XX века и живет по законам фашизма. Понять логику развития государства сложно, так как в ней сильна парадигма «всепобеждающего кулака».
Конструируя вымышленное общество, в котором проглядывают черты нашей современности, Чижова показывает его болезненность. Одряхлевший тоталитарный режим разрушает целостность общества, вызывая к жизни национальный экстремизм и социальное неравенство, создавая новую языковую реальность, ведущую к утрате подлинной языковой идентичности.
Стратегией преодоления кризиса, по Чижовой, является бережное осмысление советского прошлого, восстановление генетической памяти, восприятие родного языка как хранителя национальных ценностей. Подробнее об угрозах и вызовах романа Е. Чижовой см.: Луценко Е.М. Угрозы и вызовы современной дистопии. Языковая реальность романа Елены Чижовой «Китаист» // Вопросы литературы. 2018. № 6. 69–91.

Источник (библиографическая ссылка): Чижова, Елена Семеновна. Ч-59 Китаист : роман / Елена Чижова. — Москва : Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2017. — 604, [4] с. — (Проза Елены Чижовой). ISBN 978-5-17-101065-2

Фрагменты (тезаурус социокультурных угроз):

«После подписания Соглашения о перемирии российское правительство провело демократическую реформу. Временные документы обменяли на постоянные, но, в отличие от черных, арийских, с синими и желтыми обложками. Одновременно был принят Закон о госгражданстве, по которому за владельцами черных паспортов (они же – госграждане) закрепили особый статус и связанные с ним исключительные права. Согласно этому закону, действующему и поныне, «черные» – как их стали называть в обиходе, – а также их потомки пользуются так называемой неприкасаемостью: они не могут быть привлечены к уголовной или административной ответственности, налагаемой в судебном порядке, задержаны, арестованы, подвергнуты обыску, допросу, а также личному досмотру. Неприкасаемость распространяется на их жилые и служебные помещения, багаж, имущество, транспортные средства, личную и служебную переписку. Неприкасаемые имеют право выезжать за границу, вести бизнес на специальных условиях, им полагается бесплатное медицинское обслуживание – операции, процедуры, анализы, вплоть до самых дорогостоящих.»
Угрозы индивиду – Правам и свободам – Правовая дискриминация
«Совместная работа предполагает тесное общение. Собственно, отсюда и возник нем-русский язык. В последующие годы, когда за дело взялись лингвисты, этот процесс был описан детально, с подлинной немецкой дотошностью: с одной стороны, инфильтрация в базовый русский целого ряда простейших немецких слов и выражений, с другой – обратная инфильтрация, когда немцы усваивали русскую разговорную лексику – в первую очередь ненормативную.
Старшее поколение – в особенности так называемая «русская интеллигенция», – пыталось эти новшества саботировать, но после ряда специальных акций, когда едва ли не всех горожан выслали в сельскую местность, число саботажников резко сократилось. Освобожденные городские квартиры заселили уроженцами деревень. Учитывая, что их свозили из самых разных областей бывшей европейской части Советского Союза (Новгородская, Псковская, Рязанская, Ставропольский край – Александр Егорович перечислил навскидку), не приходится удивляться, что нем-русский язык впитал в себя и различные местные говоры, со временем потерявшие естественную живость и красоту.
Дети переселенцев, горожане в первом поколении, приняли новый язык безоговорочно. Однако подлинными энтузиастами, как это ни странно, стали немцы. В их национал-патриотическом сознании популярный лозунг тех лет: Neue Heimat – neue Sprache![1] – преломился особым образом: диалектически развил довоенную теорию «нового жизненного пространства», в рамках которой арийским гражданам Третьего Рейха была обещана новая собственность: дома, квартиры и земельные участки на завоеванных восточных территориях. А значит, и новый язык.
Что касается обсценной лексики, этой неотъемлемой составляющей современного нем-русского, Александр Егорович напомнил: в ушах иностранцев русский мат звучит иначе, не проникая в те слои подсознания, где, точно в копилке народной мудрости, собрано самое сокровенное, в каком-то смысле составляющее «душу народа».
»
Угрозы культуре – Языку – Неадекватная языковая политика
«– И все-таки попрошу вас взглянуть на те давние события исторически: уничтожение целых слоев собственного населения – в прежние времена такого рода эксцессы были свойственны далеко не одним только нам. Но и нашему бывшему противнику. Дворяне, зажиточное крестьянство, священнослужители – если сравнить количество невинных жертв, кто – СССР или Новая Россия – окажется впереди? Боюсь, по этому вопросу любая бабушка выскажется надвое. Впрочем, – проректор согнал с губ мимолетную улыбку, – вернемся в наши дни. То, что вы назвали шокирующим разделением, действительно существует. Скажу еще более определенно: оно есть. Но в современном мире это скорее техническая мера, позволяющая эффективно регулировать число рабочих мест, объемы жилищного строительства, планировать совокупные показатели пищевой и легкой промышленности. Не секрет, что различные страты общества придерживаются собственных, характерных для них привычек. Особенно в таком традиционном обществе, как российское. Для наглядности приведу конкретный пример. Те, кого принято называть «желтыми», всегда предпочтут компактное проживание вдали от центра города, где, согласитесь, куда благополучнее экология, нежели та, от которой традиционно страдаем мы, привыкшие селиться в центральных районах: Адмиралтейском, Гудериановском, Василеостровском и Петроградском, что подтверждают объективные замеры примесей в воздухе, включая пресловутый CO2, онкогенный фактор высокого риска. Теперь касательно неравенства…»
Угрозы обществу – Общественному единству – Рост социального неравенства
«Хотел спросить Ганса: нет ли какой-нибудь таблетки, но его прервал иностранец, сидящий рядом с профессором Пейном, задав неурочный, с места, вопрос:
– Не кажется ли уважаемому докладчику, что внешняя политика, в той мере, в какой она опирается на этнический фактор, чревата опасными последствиями, которые мы уже наблюдали в истории, в частности, немецкой? О чем любезно напомнил нам представитель Германии, точнее, движения «новых немцев».
Аудитория загудела как улей, потревоженный враждебной рукой.
– Ахтунг! Ахтунг, битте! – снова модератору пришлось стукнуть ладошкой по столу.
– Упомянув этнический фактор, – профессор Нагой пригладил залысины в третий раз – опасливым жестом пловца, сигающего в водоем с оголодавшими рептилиями, – я имел в виду исключительно здоровый национализм.
– Прошу меня простить, но разве это не противоречит советской идеологии? – бойкий иностранец, говоривший с сильным акцентом – не то чешским, не то польским, опять перебил.
»
Угрозы индивиду – Идентичности – Национально-этнической – Национализм
«Автобус остановился у метро и теперь пустел на глазах. Пользуясь тем, что большинство пассажиров сошли, он вернулся к вопросу, который хотел, но так и не успел задать.
– А что за договор? Ну, тот. Ты сказал, НКВД с гестапо.
– Дак обыкновенный. Сотрудничество во имя установления нового мирового порядка. Борьба с общими врагами. Совместные разведывательные мероприятия.
Как ни возмущала сама постановка вопроса: «Совместные? С ними, с фашистами?!» – все-таки осторожно уточнил:
– А общие враги – кто?
– Ну хто… – Ганс почесал в затылке, – еврейство международное, типа форма дегенерации человечества. Подлежит уничтожению во имя оздоровления белой расы. Чо, не слыхал?
»
Угрозы индивиду – Идентичности – Национально-этнической – Глобализация
«Вновь обретенную сестру занимали сплошные частности: площадь кухни в их коммунальной квартире или – что совсем уж непонятно: «Слышь, а у вас в комнатах покрашено или тожа обои? А занавески есть? А кафель в ванне?» – будто его ответы (как часть, обозначающая целое) могут дать полную картину советской жизни. Отдельная статья интереса – Любина зарплата, отчего-то в пересчете на рус-марки. Итоговая сумма (к чистому окладу он прибавил квартальную премию) выглядела унизительно куцей, оправдывая жалостливое, но одновременно высокомерное недоумение: «И чо на это купишь? – которое она сама же, махнув рукой, и разрешила: – Чо у вас там ваще купить!»
Жизнь обеих сестер ее совсем не занимала, словно ей заранее было известно: там, в СССР, личной судьбы не бывает. Исключительно общие тяготы, которые люди избывают всем миром, а не каждый по себе.
»
Угрозы индивиду – Качеству жизни – Бедность
«Они поднялись на второй этаж.
– Вам што милее: классика или современность? Он хотел сказать: современность, но Вернер уже подвел его к полке, где стояли советские классики. Пушкин, Достоевский, Толстой.
– Выбирайте, – и, усмехнувшись, ретировался.
Он смотрел разочарованно. «Наших я и дома могу», – но не хотелось показаться невежливым.
Вытянул красно-коричневый томик, открыл и прочел:
«В конце новембера, хотя снега ваще-то не было, по утрянке, часов эдак в девять, цуг Питерско-Варшавской железки на быстрой скорости гнал к Петербургу. За окном стоял такой собачий холод и туман, что, казалось, хрен рассветет. В десяти шагах, вправо и влево от дороги, фиг разглядишь чо-нибудь из вагенфенстера. Из пассажиров были те, которые валили назад из-за бугра; но больше всего набилось в отделение для желтых, какая-то мелкая сволочь и подонки с ближних станций. Все обалденно устали, у всех глаза в кучу, мозги раком, к тому же продрогли как собаки, морды бледно-желтые, вроде под цвет тумана…»
«Ну не-ет. Сами пусть читают». Поставил на стеллаж и сошел вниз, еще не зная, как к этому отнестись.
»
Угрозы культуре – Языку – Неадекватная языковая политика
«Даже делая скидку на грубость нем-русского языка, он удивлялся тону американской пропаганды: «На что уж наши, тоже, конечно, критикуют, – на память пришли привычные, стертые слова: заокеанский милитаризм, европейский буржуазный ревизионизм, нем-русский реваншизм, в которых он вечно путается, не улавливая разницы. – Но такого себе не позволяют…»
Впрочем, как бы разнузданно ни вел себя этот, агент ЦРУ, главное не форма, а суть: он сидел, не в силах оторвать глаз от экрана, всей душой сочувствуя несчастным захребетникам, которых гонят как скот на убой. По срамному замыслу оккупантов акция изображала праздник.
Вместо чемоданов и сумок, которым суждено сгнить на вонючих фашистских складах, обреченные несли портреты, увитые искусственными цветами. По экрану побежала строка. В переводе на сов-русский:
ЖЕРТВЫ НЕСУТ ЦВЕТЫ НА СВОИ БУДУЩИЕ МОГИЛЫ,
– он ужаснулся откровенному цинизму местных властей.
Веселые, улыбающиеся люди, похоже, ни о чем не догадывались. Даже те, кого уже загоняли в открытые грузовики. Он смотрел на девушку, свою почти что ровесницу. Ловко перехватывая поручни, девушка карабкалась по приставной лестнице. Над кабиной реял красный транспарант.
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПЕРВОМАЙ – СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ…
»
Угрозы обществу – Общественному сознанию – Манипуляция массовым сознанием
«– Спецвыпуск для женщин. Уникальные кадры: наш любимый мущина открывает тракторный завод… – Молодой и энергичный фюрер, но на сей раз не в строгом костюме с галстуком, а в темно-синем джемпере с треугольным вырезом, щелкал огромными железными ножницами, будто примеривался, как бы половчее перерезать красную ленточку. Рядом топтался толстомордый мужик с инструментом поменьше, видно, местная партайная шишка. – И прошу заметить, чисто мирная продукция, не то што всякие танки, – ведущая поморщилась, – которыми эсесер надеется нас уделать, поглядим ищо, кто кого, хорошо смеется тот, кто смеется последний, близок день, когда последние станут первыми, тем более Россия, победившая проклятый коммунизм, наша великая и могучая держава, не была и никогда не будет последней, – ведущая тараторила звонко-механическим голосом, точно игровой автомат: плевалась словами, как монетами, в то время как на экране сгибалась в поясном поклоне девушка в русском сарафане и кокошнике, расшитом бисерными свастиками, принимая из рук фюрера сперва кусочек ленточки, а потом ножницы.»
Угрозы обществу – Общественному сознанию – Манипуляция массовым сознанием
«– А где он теперь, твой учитель?
– Нету.
– Умер?
– Не умер, – Ганс смотрел вниз, как в землю. – Вопщем, вывели нас…
Он вдруг представил двор. Широкий ров, вырытый заранее. На гребне сырой земли стоят школьники. Со своим учителем.
– Я ищо подумал, фест. Тогда што ни месяц – новый. То день эсэсовца, то еще кого. Типа сплочение нации. Гляжу: Веньямин. Стоит в углу и молчит. Директор нас спрашивает: как вы думаете, киндеры, кто это? А я ему говорю: учитель наш, Веньямин Саныч. А он: все так думают? Ну что ж, придется вам узнать правду. Перед вами Вениамин Менделевич Зильбершток, который подло воспользовался временными послевоенными трудностями, штобы спрятаться за нем-русской фамилией. Теперь, либе киндеры, жид изобличен. Но своего он-таки достиг. Дождался, пока наше государство ввело мораторий на смертную казнь, заменив эту меру национал-социалистической защиты гуманным запретом на профессии…
– А Вениамин? – он перебил.
– Всё, – Ганс сморщился и развел руками. – Больше его не видели. Через месяц ваще забыли. А я не мог. Все хотел понять. Раз уж юде, чо он в школу-то сунулся? Шел бы на завод. Типа слесарем… А потом понял. За другое его убрали. Он ить знаешь што говорил: давайте предположим, что немцы потерпели поражение. Могло быть? Еще как могло! Но дело-то не в немцах, а в нас. История пишется не врагами. А теми, кто внутри страны. Ну, понял?
– Донесли.
– Ага, – Ганс кивнул. – Типа отрицает нашу победу. А директор – он чо, дурак?! Прознают, самого на завод сошлют. Вопщем, как ни крути, надо увольнять. А статьи нету. Только через год приняли, я в одиннадцатом классе учился: фальсификация истории – до двух лет. Вот директор и решил. Представить его евреем. А Веньямин Саныч ни разу не еврей.»
Угрозы культуре – Культурно-исторической памяти – Фальсификация истории