Семенов Ю.С.. Петровка, 38

Тип дискурса: Художественный

Год издания: 1963

Комментарий:

Преступление как событие в нарративном плане произведения воплощает в себе нарушение нормы – прежде всего, социальной и этической. В криминальной литературе это разрушение нормального течения жизни персонажей является центральным, определяющим сюжет и все дальнейшее развертывание повествования, направленное на – в своем идеальном пределе – восстановление нормы путем установления личности преступника и его задержания. Именно такую идеальную модель, вовсе не обязательную для других криминальных жанров, реализует соцреалистический вариант полицейского романа, для которого характерны следующие особенности:

1) преступление, совершенное против отдельного советского гражданина, оценивается как преступление против всего народа.

2) Тем самым оно приобретает статус не локального явления, негативно воздействующего на отдельно взятую частную жизнь, но представляет угрозу для советского общества в целом. Эта особенность делается предметом (само)рефлексии в литературной традиции. Яркий пример – авторская ирония в «Гонках по вертикали» братьев Вайнеров по поводу того, что на поимку промышляющего в поездах вора направлены усилия спецслужб сразу нескольких государств. Однако при этом персонажи, чьи поступки оцениваются как несомненное преступление, оказываются на другом полюсе этой системы ценностей. Именно поэтому угроза их безопасности и жизни со стороны органов правопорядка не приобретает статус социокультурной; в данном случае речь идет о справедливом воздаянии за совершенное или запланированное преступление.

В криминальной соцреалистической литературе отражается двоякая ориентация, с одной стороны, на обязательную борьбу с внешними и внутренними врагами, которая сплачивает всех членов общества (не маргиналов)¹, с другой же – на полную победу над врагами в коммунистическом будущем. Отсюда фактически инвариантные объемные рассуждения о том, как же появляются «у нас» преступники при неизменной бдительности и профессионализме органов правопорядка (см., напр., такие знаковые для этой жанровой модели произведения, как «Дело пестрых» А. Адамова, «Испытательный срок» П. Нилина, «Петровка, 38» Ю. Семенова, «Эра милосердия» братьев Вайнеров и др.). Тормозя развитие собственно криминальной линии сюжета, эти рассуждения задают необходимый идеологический план, который отличает материал советского периода от западных образцов. Исходя из сказанного, даже единичное преступление против советского гражданина может быть отмечено как социокультурная угроза и определено как «рост преступности», поскольку в идеале он должен стремиться к нулю.

3) Понимаемое в качестве нарушения нормы на всех уровнях, преступление становится источником угрозы потери персонажами самоидентичности – вплоть до личностной. Особо следует иметь в виду, что оценка каких-либо действий (в том числе словесных) в качестве угрозы в произведении зависит от фокализации. Возможны случаи, когда носителем точки зрения и/или субъектом речи выступает такой персонаж (прежде всего, сам преступник), для которого преступление не выступает явной угрозой. Кроме того, сами хранители «нормы», сотрудники милиции, занимают в системе персонажей промежуточное положение между преступным миром и «обычными гражданами», поэтому преступление с их точки зрения порой показано как «рабочие будни», но не уникальное событие. Наконец, то, что привносит в литературу «оттепель»: личность героя, юридически совершившего преступление или серьезный проступок, теперь может оцениваться не столь однозначно.

4) Важный момент для криминальной литературы «оттепели»: возрастающая в процессе кризиса советской ментальности значимость «уединенного Я-сознания» (В.И. Тюпа) проявляется также в том, что даже в таких схематизированных структурах, как милицейский роман/повесть и советский шпионский роман, с их четким разделением на мир «внутренних врагов» и «настоящих советских людей», особое значение обретает испытание героев на «человечность» (см.: П. Нилин «Испытательный срок», Ю. Семенов «Петровка, 38», братья Вайнеры «Эра милосердия»). Всезнающее начальство главных героев отчасти утрачивает свою непогрешимость именно в сфере этических оценок: персонаж, который «по инструкции» должен считаться преступником, получает своего рода право на презумпцию невиновности. В представленном далее размеченном тексте эта этическая линия связана с образом Леньки Самсонова: с точки зрения следователя прокуратуры, действующего по нормам своей молодости, нормам «военного коммунизма», это «зажравшийся барчук», которого потянуло на уголовщину. С точки зрения главных героев, непосредственно расследующих дело, это оступившийся мальчишка, которому надо помочь вернуться на путь советского человека. Оценка читателя, очевидно, должна формироваться на пересечении этих позиций и собственной рефлексии над ними. Однако идентичность сыщиков как сотрудников советских правоохранительных органов и членов определенной иерархии в результате такой раздвоенности оказывается под угрозой разрушения.

5) Важнейший узел в нарративной структуре произведения – преступление как угроза разрушения личностной идентичности тех персонажей, которые изначально не находятся на полюсе социального зла, сохраняют способность к изменению и выходу из маргинальной сферы. Следует иметь в виду, что для соцреалистической литературы даже «оттепельного» варианта личностный кризис самоидентичности всегда связан с испытываемым героем страхом утратить соответствие статусу советского человека. Так, Ленька Самсонов, ощущая себя недостойным этого высокого статуса, не может писать сочинение на «вольную» тему «Героизм в советской литературе».

6) Обозначенный комплекс угроз в рамках милицейской повести или советского шпионского романа не может быть не преодолен, прежде всего, силами правопорядка. При этом индивидуальная инициатива героев, пусть даже направленная на поимку преступника, но не согласованная с начальством, сама по себе оценивается негативно – если не преступление, то серьезный проступок («Дело пестрых» А. Адамова). В финале обязательно восстанавливается норма, что важно и в плане восприятия, поскольку рецептивная стратегия такой литературы обычно направлена на то, что читатель отождествляет себя с изображенными «обычными гражданами» – потенциальными жертвами, которые находятся под защитой милиции (представляющей власть). Таким образом, преодоление угроз(ы) осуществляется именно властью, а не частными лицами.

¹ Об этом см., напр.: Гюнтер Х. Тоталитарное государство как синтез искусств // Соцреалистический канон / под общей ред. Х. Гюнтера и Е. Добренко. СПб., 2000. С. 9.

О.В. Федунина.

Источник (библиографическая ссылка): Семенов Ю.С. Петровка, 38. М.: Молодая гвардия, 1964.

Источник (гиперссылка): https://bookscafe.net/book/semenov_yulian-petrovka_38-57997.html