1. «Бесы» — роман критический, причем не только от слова «критика», но и от слова «кризис». Развертываемая в нем картина мира катастрофична. Современный человек и общество (не только — русские, хотя русские — прежде всего) находятся в глубоком кризисе, на грани краха, который, по Достоевскому, заключается в прогрессирующем распаде личности, утрате всех форм групповой и персональной идентичности. Сюжет романа демонстрирует эту динамику гибели: в финале — нравственно или физически — гибнут почти все герои, не только коллапсируя, но и топя друг друга.

1а. Интрига романа связана не просто с мировоззрением и деятельностью «новых людей» 1860-х гг. — атеистов, сторонников радикальных идей, революционеров, как это было в других антинигилистических романах этого времени, но с проблемой «беспочвенности», внутренней пустоты современного человека, не способного уверовать даже в собственные идеи, переживающего абсурдность бытия, не находя выхода ни в чем, включая пестуемую им безграничную свободу, оказывающуюся не осмысленной свободой воли, а слепым и бессмысленным «своеволием». Современный «нигилизм» трактуется Достоевским не столько как выдвижение опасных идей, а как состояние общества, культуры (национальной, а в пределе — и человеческой в целом), утративших связь с «авторитетным Словом» (М.М. Бахтин) и соответствующим ему ценностным порядком, а потому обреченных на «нигилизм» как «безосновное самополагание» (А.В. Михайлов).

Исходя из этого, в романе «большая история» (идеи, «вопросы», революционная деятельность), частные взаимоотношения персонажей и внутренние конфликты протагонистов сплетаются в единую интригу всеобщего кризиса идентичностей, грозящей моральной и социальной «смутой». Ключевые события связаны с фигурами двух героев — представителем поколения «отцов» Степаном Трофимовичем Верховенским и главным «нигилистом» (все великие «нигилисты» Достоевского — подлинно трагические персонажи) — Николаем Ставрогиным. Развитие сюжета определяется нарастанием драматизма и приближением катастрофы. Основные из них можно изложить следующим образом: предыстория, изложенная в первой части (прежде всего в главе первой) и знакомящая с основными персонажами романа; псевдолиберальное вольнодумство С.Т. Верховенского, его влияние на «детей» — сына Петрушу, Николая Ставрогина, Лизу Тушину, Ивана Шатова и хроникёра Г-ва — проект женитьбы Степана Трофимовича (часть первая, глава вторая) — знакомство с Кирилловым, возвращение Лизы Тушиной (часть первая, глава третья) — история капитана Лебядкина и Хромоножки; слухи о браке Ставрогина и Хромоножки (глава четвертая) — «то самое воскресенье»: появление Петруши и Nicolas; пощёчина Шатова; обморок Лизы (часть первая, глава пятая) — распространение слухов о связях Ставрогина с Хромножкой, Лизой и Дарьей Шатовой; «теории» Кириллова и Шатова (часть вторая, глава первая) — предчувствия Хромоножки, «сговор» Ставрогина и Федьки об убийстве Лебядкиных (часть вторая, глава вторая) — дуэль Ставрогина с Гагановым (часть вторая, глава третья) — «опала» Степана Трофимовича и конфликт с сыном (часть вторая, глава третья) — начало «смуты»: прокламации, осквернение иконы, юноша-самоубийца, пожары в губернии и т.д.; донос Петруши на Шатова (часть вторая, главы пятая и шестая) — собрание тайного кружка «наших»; «теория» Шигалева; провокация Верховенского против Шатова (часть вторая, глава седьмая) — террористическая программа Верховенского и Ставрогин-«Иван Царевич» (часть вторая, глава восьмая) — [исповедь Ставрогина (глава «У Тихона»)] — обыск у С.Т. Верховенского, «бунт» шпигулинских рабочих (часть вторая, главы девятая-десятая) — праздник у губернатора, речь Степана Трофимовича против нигилистов (часть третья, глава первая) — пожар в Заречье, убийство Лебядкиных и гибель Лизы (часть третья, главы вторая-третья) — заговор против Шатова, убийство Федьки (часть третья, главы четвертая-пятая) — «многотрудная ночь»: убийство Шатова, «философское» самоубийство Кириллова (часть третья, глава шестая) — «последнее странствие Степана Трофимовича», его «прозрение» и смерть — предсмертное письмо и  самоубийство Ставрогина (часть третья, глава восьмая).

1б. Событийное «ядро» истории. В сюжете романа, кроме собственно трагических событий (выделены красным), можно заметить своеобразные «точки бифуркации», связанные с наиболее острыми проявлениями личностного кризиса главных героев, которые — в силу не столько их поступков, сколько из попустительства, безответственности, «не-деяния» или же вследствие личностной несостоятельности, слабости, противоречивости — приводят к катастрофическим последствиям.

Так С.Т. Верховенский со своим ложным либерализмом и вольнодумством, как недвусмысленно показано в романе, несет ответственность не только за то, что его сын стал «нигилистом», политическим авантюристом, провокатором и преступником (революционером П.С. Верховенского назвать нельзя, потому что он руководствуется не революционными идеалами, а волей к личной диктаторской власти). Степан Трофимович воспитал и Ставрогина, который генерирует взаимоисключающие идеи (от радикального анархо-индивидуализма Кириллова до славянофильского мессианства Шатова) и не может уверовать ни в одну из них, а, страдая от абсурдности бытия, совершает самые «зверские» поступки. В свою очередь Ставрогин, сам того не желая, становится причиной гибели Лебядкиных, Лизы, отчасти — Шатова, а также — многих иных злодеяний «наших», как бы давая Петру Верховенскому карт-бланш на реализацию его террористической программы. На более поверхностном уровне примерами попустительства как проявления глубинного «нигилизма» являются фигуры и поступки писателя Кармазинова и Юлии Михайловны фон Лембке. Фигура слабоумного губернатора воспроизводит тот же сюжетный мотив в сатирическом ключе (самое интересное определение «нигилизма», превращающее это понятие из наименования мировоззрения молодежи в формулу социальной аномии, дает именно Лембке: «Если что пылает, то это нигилизм!.. Пожар в умах, а не на крышах домов»). Фрагменты, иллюстрирующие влияние внутренней опустошенности героев на трагические события романа, при разметке отмечены желтым. Красным — сама череда катастрофических событий. Зеленым выделены моменты потенциально опасного действия философско-политических идей и общественных настроений.

2. Нарративная картина мира характеризуется кажущейся трагической, но справедливой предопределенностью (за преступлением следует наказание и т.п.), однако, сама возможность социокультурной катастрофы, которая может наступить вследствие «шатости» ценностей и понятий, утраты индивидом духовной опоры (идентичности — по Достоевскому — национально-религиозной), предполагает, что изображаемая реальность рассматривается как вероятностная, производная от тех интерпретаций, которых придерживаются на ее счет герои и повествователь, а также от свободных действий людей.

3. Преобладающий нарративный этос романа — критический, но не только в том смысле, что в нем дается отрицательная оценка ряда радикальных и либеральных идей, а прежде всего в том, что в нем представлена весьма сложная аналитика общественно-исторических и этических факторов, приобретающих характер социокультурных угроз эпохи.

В частности, основным агенсом современной угрозы (и, как во всякой трагической истории, отчасти — пациенсом) являются главные герои — С.Т. Верховенский и Николай Ставрогин. Внутренний разлад и опустошенность таких сильных и влиятельных личностей инициируют распад идеалов и ценностей в других людях и в обществе в целом.

Поэтому пациенсом угроз становятся не только жертвы прямого насилия (Лебядкины, Шатов, Лиза), но и само общество (народ, человечество) в целом.

Роль контрагенса в романе выполняют, по-видимому, не столько отдельные персонажи или силы, сколько те личностные проявления героев, их подавленная, но не истребленная человечность, которая ассоциируется с Евангельским словом и христианской общностью (Степан Трофимович осознает свою ответственность за «нигилизм» молодого поколения, слушая фрагменты из Евангелия и Апокалипсиса; Ставрогин (в опущенной в прижизненных публикациях главе «У Тихона») тянется к исповеди, хотя и превращает ее в циничный фарс; радикальный богоборец Кириллов держит у себя иконку и вообще отличается отзывчивостью, естественной добротой; идеолог мессианского национализма Шатов прощает неверную жену, радуется рождению ребенка и начинает пробуждаться к вере и т.д.).

Носителями христианского «проникновенного слова» (М.М. Бахтин), призванного преодолеть «своеволие» замкнутого на себе «предвосхищающего слова», в романе оказываются старец Тихон, Дарья Шатова, а также — такая загадочная фигура, как хроникёр — Антон Лаврентьевич Г-в, чья саморефлексия вынесена за скобки (принадлежащего его перу) текста, но расставляемые им акценты и оценки позволяют говорить, что описываемые события произвели на него сильное впечатление и изменили его мировоззрение: до начала истории он был членом «вольнодумного кружка» С.Т. Верховенского, а как автор хроники он относится к «нигилизму» крайне критично и иронически, при этом с пониманием и сочувствием следит за эволюцией Степана Трофимовича, в конечном счете обнаружившего исток «нигилизма» в себе.

4. Нарративную стратегию романа можно охарактеризовать как консервативную, понимая под этим стремление в современной «нигилистической» социальности, лишающей человека устойчивого ядра личности и этического основания для общности с другими людьми, обнаружить глубинный ресурс, способный сохранить не только общественный порядок, но и национально-культурную идентичность как преемственность идеалов и ценностей в истории. Для Достоевского такой основой становится достаточно оригинальный вариант православно-христианского мироощущения, который не сводится к церковной догматике и обрядовости, но подразумевает индивидуальный опыт веры, интуитивную отзывчивость, «проникновенное» отношение к другому, создающее неявное христианское братство между людьми (в «Бесах», где имеются известные сложности с обнаружением положительных героев и начал, это чувство обнаруживается в поведении лишь нескольких, скорее периферийных персонажей, и противостоит опустошающему «своеволию» главных героев-идеологов).