«Эта машина тщательно сталкивает, даже стравливает между собой людей и группы, расходящи-еся по «основному вопросу» (поддержки политики президента, которая не обсуждается), даже если между ними по множеству других вопросов нет существенных разногласий. Это искус-ственное стравливание приводит к неизбежному снижению уровня любого разговора .»

«Одной из важных базовых особенностей для разобщенности, о которой идет речь в Манифесте, является фактически «мультигосударственное» устройство страны: у нас можно наблюдать от-дельное государство для силовиков, отдельные государства для региональной и столичной бю-рократии, для «Единой России» и других парламентских партий, для бюджетников, для пред-принимателей, для «Газпрома» или «Роснефти», для депрессивных или богатых регионов .»

«Отказ отдельному человеку в самой возможности иметь индивидуальную политиче-скую позицию стал восприниматься как нечто естественное (не только условными имперцами, но имперцами прежде всего), и в этом отношении, в отношении «рейдерского захвата лично-го» в Манифесте, мне кажется, указано ключевое звено развивающихся в общественном про-странстве процессов. Отказ человеку в обладании личной позицией, использование аргумен-тов типа «не нравится — уезжайте» — все это неизбежно приводит к уничтожению того само-го единого пространства как для спора, так и для возможного консенсуса .»

«После потребительского рая «нулевых» тощие годы (которые, впрочем, пока суще-ственно «жирнее» относительно недавнего прошлого) вызвали шок и стремление как-то огра-ничить число тех, кого нужно и правильно кормить. Начинается поиск «нечистых», «чужих» . Конечно, поскольку эта часть общества мыслящая, борьба за власть над воображаемыми сущ-ностями и право их конструировать обретает форму идеологических битв. То, что в ходе сра-жений повергается в прах не только «проклятый враг», проникший в ряды, но и сами вообра-жаемые сущности, то, что коллективная коммуникация рушится, а влияние и СМИ, и соцсетей падает стремительным домкратом, в пылу сражений не замечается. Вот потом, когда мы (не столь важно, кто именно) победим, мы все починим и сделаем еще лучше. Много говорится о кремлевских ботах. Думаю, что они излишни. У нас (прогрессивно мыслящей части общества) хватит сил уничтожить себя самостоятельно. Но не только себя.
Социальная ткань начинает ощутимо трещать, рваться по краям. Без ежедневной и ру-тинной работы медиаторов рушится не только и не столько «проклятый режим», но трудное и разное пространство, именуемое Россией .»

«Правильно ли это? На мой взгляд, нет. Призывы к терпимости воспринимаются как слабость, отказ от шельмований — как некомпетентность в пиаре. И при этом теряется из вида главная проблема, которая, на самом деле, кроется в так называемом «этическом русском ко-дексе». («Русский» — в данном случае имеющий отношение к исторической России.) А он не сегодня сложился, этот невербализованный кодекс, ему от роду тысячелетие. Он прошел через различные испытания, закалился в горне русской истории. В татаро-монгольском иге, в про-цессах расширения самой большой на сегодняшней момент империи, через провал декабристов и трагедию так называемого русского коммунизма. Это кодекс безусловного подчинения дес-потичной власти и отрицания суверенных прав личности как следствие специфики русской политической организации жизни, коммунальности (по выражению А. Зиновьева), разительно отличающейся от политической организации жизни на Западе .»