Материалы корпуса
← Назад к списку материалов: Художественный дискурс
Александр Сергеевич Пушкин. Капитанская дочка
Тип дискурса: Художественный
Год издания: 1836
Фрагменты (нарратологический анализ):
Стртегия преодоления социокультурных угроз: стоическая
Что мне было делать?
Оставаться в крепости, подвластной злодею, или следовать за его шайкою было
неприлично офицеру. Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла
еще быть полезна отечеству в настоящих затруднительных обстоятельствах… Но
любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником
и покровителем.
Я
смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне
малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком – было подвергнуть
себя погибели; и то, на что я был готов под виселицею в глазах всего народа и в
первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию.
Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с
самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою.
Я
хотел было продолжать, как начал, и объяснить мою связь с Марьей Ивановной так
же искренно, как и все прочее. Но вдруг почувствовал непреодолимое отвращение.
Мне пришло в голову, что если назову ее, то комиссия потребует ее к ответу; и
мысль впутать имя ее между гнусными изветами злодеев и ее самую привести на
очную с ними ставку – эта ужасная мысль так меня поразила, что я замялся и
спутался.
– Слушай, – продолжал я, видя его доброе
расположение. – Как тебя
назвать не знаю, да и знать не хочу…
Но бог видит, что жизнию
моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй
того, что противно чести моей и христианской
совести.
Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедною сиротою,
куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось,
каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души…
Я выслушал его молча и был доволен
одним: имя Марьи Ивановны не было произнесено гнусным злодеем, оттого ли, что
самолюбие его страдало при мысли о той, которая отвергла его с презрением;
оттого ли, что в сердце его таилась искра того же чувства, которое и меня
заставляло молчать, – как бы то ни было, имя дочери белогорского
коменданта не было произнесено в присутствии комиссии. Я утвердился еще более в моем
намерении, и когда судьи спросили: чем могу
опровергнуть показания Швабрина, я отвечал, что держусь первого своего
объяснения и ничего другого в оправдание себе сказать не могу. Генерал велел
нас вывести. Мы вышли вместе. Я спокойно взглянул на Швабрина, но не сказал ему
ни слова. Он усмехнулся злобной усмешкою и, приподняв свои цепи, опередил меня
и ускорил свои шаги. Меня опять отвели в тюрьму и с тех пор уже к допросу не
требовали.
© Российский государственный гуманитарный университет. Информационный ресурс
разработан при поддержке Российского научного фонда (проект № 17-78-30029).