«Восточная война оставила русское общество в полном недоумении. Те, которые ждали окончательного освобождения христиан и разрешения восточного вопроса, должны были разочароваться; те же, которые не очаровывались с самого начала, не могут не видеть, что, несмотря на блистательные победы, война вместе с экономическим расстройством принесла нам и нравственное расслабление. Того одушевления, которое господствовало после Крымской кампании, нет и тени. Все понимают, что внешнее положение России зависит прежде всего от ее внутреннего развития; для того чтобы она могла исполнить предстоящие ей задачи, необходимо поднять умственный, нравственный и экономический уровни русского общества. Но как приняться за такое дело? Откуда ждать того могучего толчка и того разумного направления, которые были бы способны поставить нас на новую высоту? Правительство, бессильное в своем одиночестве, взывает к содействию общества; последнее со своей стороны, сознавая собственное свое бессилие, всего ожидает от правительства.»

«В то время Россия представляла зрелище чисто анархического брожения умов. Все прежние понятия перепутались, а новые не успели выработаться. Вся старая опытность оказалась негодною, а новая была еще впереди. Не было ни одного учреждения, которое бы осталось нетронутым, ни одного интереса, который бы не был поколеблен. И все это в обществе, которое под давлением прежнего деспотизма не успело усвоить себе ни теории, ни практики свободы. Избирать такую пору для введения конституционного порядка было бы то же, что пустить корабль по воле ветра и волн. Этим не только отвлекались силы от самой насущной работы, но вместе с тем давалась точка опоры всем разнузданным страстям и интересам; это была бы новая громадная задача, заданная России прежде, нежели она успела совладать с настоящею. Результатом подобного шага могло быть лишь усиление анархии, а вслед за тем - неминуемое торжество реакции, которая могла уничтожить не только едва зарождающуюся политическую свободу, но и юные преобразования, не успевшие еще упрочиться в народной жизни.»

«Прежде всего перед нами возникает грозный финансовый вопрос. Война не только истощила наши средства, но и вовлекла нас в крупные долги. Государству необходимы деньги; надобно открыть новые источники дохода, а где их найти? Платежная способность крестьян напряжена до крайней степени; более с них нечего брать. Со своей стороны помещики не только не богатеют, но едва поддерживают свое состояние. Значительная часть их закладывает или продает свои имения. Что касается до купечества, то последние годы были для него бедственны; настоящее же временное оживление торговли покоится на таких шатких основаниях, что на это рассчитывать нет возможности. Очевидно, что для поправления наших финансов потребуются от народа самые тяжелые жертвы.»

«Равенство без свободы не возвышает, а унижает людей; оно не способствует развитию умственных и нравственных сил общества, а, напротив, заглушает те задатки, которые обретались в высших его слоях. Подведением всех под один уровень уничтожаются те высокие положения, которые одни служили некоторой охраной и гарантией свободы и права. В народе искусственно возбуждаются все дурные страсти, зависть и ненависть ко всему, что возвышается над толпой. Все готовы скорее идти в рабство, нежели терпеть преимущества, естественно принадлежащие высшей способности и высшему образованию. Равенство бесправия - худший из всех возможных общественных порядков; оно служит опорой самому беззастенчивому деспотизму .»

«Результатом является всеобщее унижение умов. Источник, который производил высшие силы и способности, иссякает, и народ, стоя на краю гибели, слишком поздно видит, куда привел его опасный путь демократического цезаризма.В законной монархии такая демагогическая политика, стремящаяся привести всех к общему уровню под царствующим над всеми произволом, совершенно немыслима.»

«Но официальная благодарность не исключает тайного ропота, и чем ближе вопрос касается кармана, тем сильнее будет неудовольствие. Налагая новые тяжести без соответствующих прав, правительство может увеличить свои материальные средства, но оно подорвет свою нравственную силу. Политика демократического цезаризма даже при видимом успехе ведет к упадку, а не к возвышению общественного духа .»

«Нет сомнения, что насильно подавляемые стремления отчасти будут вогнаны внутрь и проявятся в подпольной деятельности враждебных государству тайных обществ .»

«Тут уже разрыв между правительством и обществом, между требованиями государства и действительным положением дел достигает ужасающих размеров .»

«Из современных наших язв нет ни одной, которая заслуживала бы такого глубокого внимания и участия, как эта печальная судьба молодого поколения, подверженного растлевающему действию руководителей русского просвещения. Но все это остается скрытым от верховной власти, которая видит только случайно проявляющиеся взрывы и не имеет ни малейшей возможности узнать то, что происходит в действительности, ибо она обретается в заколдованном круге, в котором личные стремления и интересы заслоняют собой всякий политический смысл и всякое живое участие к делу .»

«Широкое просвещение заменилось безграмотностью юнкерской школы или пажеского корпуса. Среда, доставлявшая России государственных людей, в настоящее время так оскудела, что трудно остановиться даже на второстепенном явлении. С тем вместе оскудела и высшая бюрократия, которая только при взаимном действии с просвещенным аристократическим сословием или с живою и образованною общественною средою способна вырабатывать в себе государственных людей. Без этого бюрократия в своем обособлении погружается в официальную рутину и в мелочные интересы; в ней водворяются или узкие консервативные взгляды, или, что еще хуже, отвлеченный и односторонний либерализм, способный только разлагать, а не созидать. В настоящее время наша высшая бюрократия представляет столь же мало элементов для плодотворной государственной деятельности, как и высшая аристократия, окружающая престол .»

«Этому способствовали, с одной стороны, упадок наших учебных заведений и тот гнет, который так долго лежал на русской мысли, с другой стороны, тот хаос ложных понятий и бог знает где подобранных сведений, которыми наводнила русское общество расплодившаяся журналистика. И это зло идет, увеличиваясь .»

«Рутина и личные интриги более и более заслоняют собой стремление к общему благу. Русское общество целиком погрязло в мелких интересах. Судьи, адвокаты, земские деятели, промышленники заняты каждый своим делом. Относительно более общих вопросов они довольствуются тем, что им дают газеты, а это - самый жалкий способ воспитания общественного духа. Во всех странах мира масса газет представляет довольно безотрадное явление: это, можно сказать, оборотная сторона свободы. И чем необразованнее общество, чем менее оно привыкло к политической жизни, тем зло представляется в худшем виде. Та бездна лжи, невежества и легкомыслия, которая этим способом изливается на общество, поистине невообразима .»

«Где этого нет, там всякий самозванец, обладающий достаточной смелостью и несколько бойким пером, становится не только представителем общественного мнения, но и воспитателем общества .»

«Но если бы после всех тяжелых жертв, которые потребовала от нас война, после всех напряженных и обманутых ожиданий не сделано было ровно ничего, то положительно можно сказать, что неудовольствие будет идти, возрастая, и то, что в настоящую минуту может быть только делом свободной инициативы правительства, скоро явится как требование общества. Правда, подобным требованиям не следует придавать у нас слишком большого значения. Сила правительства так велика, что оно в состоянии подавить всякое неудовольствие. Но увеличивающийся разрыв между правительством и обществом в то время, как всего более требуется дружная их деятельность, не может послужить к пользе отечества .»