«Здесь было людно. Человек пятьдесят в оранжевых комбинезонах – полугодовая смена – стояли у лееров и курили, разглядывая проступающий сквозь туман остров. Ино-гда кто-то из рабочих шутил, нюхал воздух, отчетливо пахнувший серой, и указывал па-пиросой в сторону берега. Остальные смеялись, но невесело – им предстояло провести шесть месяцев на фабриках, производящих германий, на зольных отвалах, на конденсато-рах золота, в очистных забоях и шлаковых полях. А некоторых ждала дорога на Кудрявый – жемчужину Северных Территорий, место, где из палящего дыхания бездны выпаривал-ся драгоценный и незаменимый рений. И те, кто стоял, курил и смеялся в этот вечерний час на палубе «Каппы», знали, что домой вернутся далеко не все, а те, кто вернется, оста-нутся калеками – с силикозными легкими, с распухшей печенью, полуслепые, с лицами, съеденными саркомой. Но те, кто переживет эти полгода, до скончания дней своих будут обеспечены: едой, водой, борделями, медициной, неотчуждаемым клочком земли, на ко-тором он сможет вырастить дерево, на котором он умрет счастливым .»

«Но мэр, разумеется, уже не слышал. Он добавил себе в чай еще одну порцию эрзац-сахара, вздохнул и, не слушая меня, принялся подготовленно жаловаться: национальный состав ему совершенно безразличен, да и едут сюда только китайцы, а разбираться в от-тенках китайского… материала он просит его уволить, три китайца разговаривают и друг друга не понимают, это всем известно. Корреляции между выработкой нормы и этниче-ской принадлежностью рабочего лично им не выявлены, и он повторяет – на все это ему глубоко наплевать. А вот на что ему не наплевать, так это на то, что Департамент тяжелой промышленности раз за разом присылает не рабочих, а каких-то неуемных обжор, кото-рые жрут гораздо больше, чем трудятся. Он трижды подавал в Департамент предложение подвергать всех заключивших контракт китайцев принудительной резекции желудка, но его записки остаются безответными, обжоры прибывают целыми сухогрузами, а снабже-ние год от года все хуже. Каждому рабочему полагается по два белковых концентрата, на самом же деле до потребителя доходит всего один, второй же капитаны сухогрузов спи-сывают под предлогом гнили и продают на черном рынке в Южном, недостаток же пита-ния приходится компенсировать соленой черемшой. Да и качество тех белковых концен-тратов оставляет желать лучшего: рацион несбалансированный, откровенно дрянной, у рабочих и у технического контингента непрекращающиеся расстройства желудка (непри-лично сказать, но его заместитель – мэтр Тоши, достойнейший муж, – вынужден пользо-ваться пластиковыми подгузниками, а он, между прочим, давно не мальчик). А в опрес-нителях черви, там нужно менять кассеты раз в декаду, а их не хватает, поэтому кассеты меняются раз в три месяца, и приходится давать рабочим скверную воду, от которой чер-ви заводятся внутри самих рабочих. С барбитуратами ситуация просто катастрофическая, их не поставляют скоро уж год, приходится компенсировать их отсутствие повышением норм выработки, потому что если не повышать нормы, то рабочие начинают собираться в бараках и рассуждать вслух. Но если повышать нормы, то амортизация рабочей силы рез-ко возрастает, в результате чего под конец контрактного срока резко падает производи-тельность труда, а аварийность на производстве, напротив, увеличивается, на обогати-тельных же фабриках задействовано сложное оборудование, и если, к примеру, в сепара-тор падает какая-нибудь китайская образина, то после этого сутки сепаратор приходится чистить, а брикеты на повторную переработку…»

«– А вулканы? Вулканы пробуждаются, – вздохнул мэр. – Сейсмоактивность растет с каждым годом. Тектоника нестабильна, а у нас из трех сейсмографов исправен один! Того и гляди взлетим на воздух. И во имя чего?!»

«Я сразу поняла, почему пахнет едой, – рядом со входом располагалась жестяная ку-рильня, в которой тлели угли, засыпанные мелко настроганными китовыми ребрами. Это они производили тот самый едкий дым с привкусом жареных костей, который меня и смутил. А еще я поняла, зачем нужен этот дым – половина помещения была завалена людьми, и дым производил двойное действие: насыщал присутствующих и сбивал дур-ной запах, от этих самых присутствующих распространявшийся. Люди, наполнявшие по-мещение, были одеты очень и очень по-разному: в оранжевые лохмотья, оставшиеся от рабочих комбинезонов, в рубища, связанные из пластиковых мешков, в резиновые бушлаты и другие одежды, которые трудно было распознать. Они сидели на полу, лежали на полу, некоторые находились в странных позах – полувисели, ухватившись за стены, опирались на палки и костыли, скрючивались в тележках, они были больны, голодны и полумертвы, а некоторые, кажется, и мертвы. Глядя на мертвых, я поняла и третье назна-чение дыма – вдоль стен тянулись многочисленные норы, из которых то и дело в нетер-пении высовывались крысиные морды, а едкий угар, растекающийся по полу экклесии, не давал им накинуться на добычу. Впрочем, они с удовольствием полакомились бы и живыми .»

«Если закрыть глаза на обильное китайское население и нищету, Холмск мало чем отличается от безобразных приморских городков, во множестве разросшихся в последнее время в наших западных префектурах. Порт и прибрежная индустриальная полоса, за ней жилой сектор, затем холмы с домами подданных первых категорий. Город густо и сверх ожидания населен, смраден и тесен, в нем не видно следов использования электричества, дороги скверны, движение бессистемно, что, однако, не препятствовало нашему продви-жению, – встречные китайцы расступались, снимали шапки и кланялись, а если кто умудрялся зазеваться, рикша загодя предупреждал его свистком.»

«Бойцы сил самообороны закончили с колючей проволокой и теперь проверяли ог-неметы, выпуская в воздух оранжевые факелы. Пахло керосином, санитарный режим. Хотя мертвецы, как правило, не заразны, но на всякий случай. А колючая проволока нужна для того, чтобы не искушать поселенцев. За каждый труп администрация платит муниципальному служащему продовольствием, немного, но все же. Поэтому, если не вы-ставить охрану, сюда нахлынет стая китайцев, они растащат все за полчаса, попрячут мертвецов под кроватями в надежде потом сдать их на энергостанцию, и через месяц в городе начнется эпидемия. Кстати, среди китайцев распространена такая штука: собира-ются два китайца и играют в чёс, кто проиграл – тот вешается, выигравший получает труп и все имущество трупа в карманах.

Я остановил машину, и мы высадились на пляж. Тут собрались, наверное, все офи-циальные божедомы Холмска, все, кто имеет разрешение работать с мертвецами. Понят-но. Будем вылавливать бревна из воды, складывать их на берегу. Хранить их негде, но-вый танкер пригонят не скоро, так что скорее всего будут жечь. Какая разница, лишь бы заплатили.

Чек спрыгнул на гальку, с лязгом выволок из машины тачку и закинул на плечо ба-гор.

– Привет, нищеброды! – крикнул он. – Я погляжу, со всего Холмска параша стекла-ся…

Собравшиеся на Чека внимания не обратили, продолжили смотреть в воду. Они зна-ли, кто он такой, и вступать с ним в ссоры не решались.

– Ну что, – ухмыльнулся Чек, – надо и поработать немного. Мне кажется, вон там хорошее место, много трупов.

Чек указал багром в дальнюю сторону гавани. Там на берег выбросился вельбот, своим корпусом он создал дополнительную ловушку, в которую успело набиться множе-ство бревен. Отмель, трупов на ней скопилось особенно много, и достать их было легче.

Чек взялся за ручки тачки и, толкая ее перед собой, направился вдоль пляжа. Он шел широко, направляя тачку на встречных божедомов, плюя в их сторону, кашляя и сморка-ясь. Останавливался, замахивался багром на стоящих непозволительно близко и ругался. Он ругал ханов, которым давно пора вернуться в свой ненаглядный Китай и сдохнуть под радиоактивным пеплом. Ругал японцев, которые сыто устроились в своей косоглазой империи, они там вовсю жрут собак, а мы тут дохнем. Корейцев, которые вообще недо-стойны называться людьми, потому что все это затеяли именно они, Ким Ын Юн, будь ты проклят вовек. Американцев – он соберет в себе силы и девятого пойдет в город кинуть камень в проклятого чипсожора, который раскормился на его, Человека, костях, говорят, он в день съедает по полсобаки .
»

«Перед началом Войны с территории Сибири начался массовый исход населения в Приморье; российские территории стремительно пустели, Китай последовательно реали-зовывал в отношении северного соседа «путь воды» – проникновение китайского эле-мента во все, пусть даже незначительные, сферы жизни.

Потом была Корея и «путь огня».

Вопреки прогнозам, активная стадия ядерной войны оказалась отнюдь не скоротеч-ной; я читала довоенную аналитику – специалисты всех сторон, впоследствии участво-вавших в конфликте, предрекали, что интенсивный обмен ракетными ударами ограни-чится максимум тремя сутками; но получилось иначе. Историки Императорского универ-ситета утверждают, что «горячая» фаза продолжалась месяц; целый месяц крупные и не очень ядерные державы с азартом перебрасывались боеголовками, по истечении же меся-ца, когда на месте малых и сильных мира сего раскинулись горячие радиоактивные пу-стые земли, Война перешла в «ползучую» стадию. Еще не были уничтожены батареи, ба-зировавшиеся на подводных лодках, еще пересекали океаны недобитые крейсеры, и кое-где на пылающих просторах Евразии еще ползли по проселочным дорогам мобильные стартовые комплексы. Стрельба продолжалась. И лишь спустя два полных месяца после первого пуска на Корейский полуостров упала последняя ракета. Видимо, именно в этот момент на поверхность вырвался МОБ.

До сих пор не удалось установить, чьей именно разработкой было мобильное бешен-ство. Генетики Императорской академии наук пришли к выводу, что МОБ не возник по естественным причинам, это не мутация ранее известного вируса, но явный продукт бое-вой генной инженерии.

МОБ стремительно распространялся по территории Хабаровского края, скопившееся там китайское и корейское население бежало на Сахалин, где вскоре открылись чудо-вищные этнические чистки – китайцы и корейцы, значительно превосходившие русских в численности, устроили геноцид, в ходе которого удалось уцелеть очень и очень немно-гим .
»

«Мы медленно и как бы невзначай отошли в сторону. Тут же из окрестных кустов и травы выскочило неимоверное количество китайцев; они с криками кинулись к нашей машине и стали в нее забираться. Никогда не могла подумать, что во внедорожник может поместиться столько людей. Китайцы толкались, дрались, кусались, бодались головами, утрамбовывали друг друга; на переднее сиденье вместились пятеро, на заднее я посчитать не успела, но никак не меньше десятка. А снаружи оставались еще человек двадцать же-лающих ехать.

– Спокойно, – повторил в пятый раз Артем. – Спокойно.

Оставшиеся открыли заднюю дверь машины и принялись выкидывать на дорогу наши припасы, тюки, рюкзаки, канистры, все, лишь бы освободить еще хоть немного ме-ста для себя; они вышвырнули все и почти все втиснулись в багажник, а те, что не влезли, забрались на крышу. К моему совершенному удивлению, в машину поместились все, она просела, больше скосившись на левый борт, а потом один из китайцев забрался на место водителя и запустил мотор.

Машина двинулась и сразу остановилась, двигатель завыл, но справился. Из кустов выскочила еще одна компания китайцев, водитель прибавил газу и покатил дальше, по-степенно увеличивая скорость; китайцы, не успевшие занять себе место, бежали рядом.

Человек с пулеметом, карауливший у моста, закричал, чтобы они остановились и взяли его, но китайцы, захватившие машину, останавливаться не собирались, хотя вполне могло статься, что они попросту не умели управлять; машина пролетела мимо пулеметчи-ка, оставив его на дороге. Он завопил и побежал вслед своим уезжающим товарищам, но они и не думали его ждать, тогда он завопил отчаянней, вскинул пулемет и стал стрелять.

Машина въехала на мост, металлические пластины грохотали под колесами, и пуле-мет тоже грохотал; этот человек, вопреки моим предположениям, оказался неплохим стрелком; несмотря на свою худобу и на то, что пулемет был практически с него ростом, почти все пули легли в цель.

Китайцы, бежавшие рядом с машиной, рассыпались по сторонам, некоторые, не придумав ничего лучшего, прыгнули с моста; китайцы же, сидевшие на крыше, разлета-лись, сбитые пулями, но сами не спрыгивали, стараясь держаться до последнего. Впро-чем, пулеметчик довольно быстро застрелил водителя, и машина въехала в отбойник. Но китаец не остановился, он стрелял и стрелял, от машины отлетали куски металла, стекла и мяса, а потом она загорелась. А стрелок внезапно закашлялся и сломался пополам; пуле-мет он уронил на землю, сам же упал рядом на колени .
»

«Впервые я увидела, что он не знает, что делать дальше. Надо держаться вместе – вот все, о чем я думала. Держаться. Опасность. Могут задавить. Беженцы прибывали и при-бывали. Когда их станет слишком много, при каждом колыхании толпы в ней будут гиб-нуть десятки. Можно поддаться панике и задохнуться. Можно потерять сознание, упасть и быть затоптанным. Быть убитым сошедшим с ума соседом. Сойти с ума самому. Здесь легко сойти с ума.

Артем покраснел. Я приблизилась к нему и пересадила Ерша себе на плечи. Артем не протестовал. Он, кажется, плохо соображал. Я сама уже плохо соображала. День про-должался. Солнце поднялось выше восточного дыма, и стало жарко, я хотела снять ма-кинтош, но Артем взял меня за локоть, правильно, лучше так, снимешь – потом не наде-нешь. Могут отобрать, выхватить, утащить.

Люди все прибывали.

Стало трудно дышать. Ерш не тяжелый, но давил, в голове шумело. В таких ситуа-циях надо или думать, или говорить. Думать, сосредоточившись и отключившись. Гово-рить. Думать у меня не получалось, я стала говорить.

Про то, что знала лучше всего. Про будущее. Я говорила.

Будущее должно быть непременно светлым. Разве кому-то нужно другое? Ошибочно думать, что будущее определяется настоящим, будущее определяется будущим. Будущее говорит с нами, его голос звучит каждую секунду в каждом сердце, но мы не слышим его. Хотя тысячи лет человечество училось читать его знаки. В движении воды, в форме обла-ков, в полете птиц.

Будущее должно быть светлым.

Китаец посмотрел на меня. Я спросила его про будущее. Он не понял.

Будущее приближалось. Настолько стремительно, что мы не успевали этого понять. Оно ждало нас за поворотом дороги, улыбалось нам. Китаец не понимал. Впрочем, это мог быть кореец. Ему все равно, его будущее коротко и печально.

Мне стало жаль корейца. И тут же он потерял сознание и повис у меня на плече, Ар-тем схватил его за одежду и стащил в сторону, китаец не упал, остался стоять, припертый остальными.

Вдруг сделалось легче. Над толпой пролетел ветер. Я подумала, что все, солнечный удар, он прекрасно сочетался с футурологией, но неожиданно задышалось. Потерявший сознание китаец упал, я услышала хруст его костей, по которым прошли остальные .
»

«Сахалин удивляет на каждом шагу. Странным сочетанием природы ослепительной красоты, просторов, солнечного света и вездесущей грязи, обязательного отчаянья, запе-чатленного во всех встречных лицах, привычного, что уже как отчаянье оно не воспри-нимается. Здесь вы не встретите ни одного человека, в фигуре и жестах которого не отра-зилась бы каторга, здесь все одинаково сутулы и прижаты к земле, от последнего корейца, живущего лапшой из сушеных земляных червей, до господина префекта, получающего к завтраку омлет из трех яиц и чашку горячего шоколада из старых запасов. В суставах лю-дей живет постоянная расслабленность, сами люди то и дело оглядываются, а когда видят незнакомца или человека, кажущегося им опасным, покорно уступают дорогу; жизненная сила, которая должна присутствовать в людях, здесь растрачена. Продолжается не жизнь, но мучительное и безнадежное доживание, и, глядя на толпы мертвецов, еще не успевших превратиться в топливные брикеты, я понимаю замысел профессора Ода, его интерес, его мысли.

Общество, в котором нет детей.

Общество, в котором практически вырваны малейшие ростки завтрашнего дня, по-хоже на заполненный пустотой цилиндр барометра, который с тончайшей отдачей реаги-рует на изменения в окружающем пространстве.

Именно в таком звенящем вакууме корпускулы грядущего особенно заметны, как заметен алмаз, угодивший в золу. Открой глаза и увидишь, как в прах и отчаянье радио-активной пустыни из пыли, грязи и крови прорастает грядущее .
»